* * *
Для меня поиск Бога — это поиск правды и любви, которых мне всегда в жизни не хватало. Причём я всегда знала, что со мной в 33 года случится что-то очень важное, жизнь моя изменится.
Мы же по духовной стезе все гуляли, как хотели. И кришнаизмом увлекались, и буддизм практиковали. У нас половина Гнесинки в астрал выходило. Помню, блюдечки двигали раза два. Думали, что идём к свету, а сами блуждали в потёмках.
Певица Ольга Кармухина
В детстве я в карты играла и гадала очень хорошо. В 16 лет резко перестала. Бабушка моя (она была верующая) заметила это и сказала: «Ни в коем случае». И как отрезало.
У нас была одна знакомая женщина, монахиня в миру. У неё был постриг тайный. До этого она была убеждённой коммунисткой, и был случай, когда она пережила клиническую смерть. Это произошло у неё дома. Она описывала это так: это была абсолютная темнота и пустота, и жуткий страх. Я, говорит, не понимала, где я, и что со мной происходит. И вдруг услышала голос: «Ты будешь находиться здесь вечно». И мне, говорит, стало так страшно, что я взмолилась Богу, в которого не верила: «Господи, верни меня, пожалуйста, на землю. Я всю жизнь тебе посвящу».
Когда я приехала в Троице-Сергиеву лавру к отцу Науму, я выписала все свои грехи с шестилетнего возраста, как мне и сказала монахиня Серафима, целую тетрадку. Когда мы подошли к старцу, он меня спросил: "Вы кто?" Я ответила: «Я – певица». И думаю: сейчас отправит в какой-нибудь монастырь петь на клиросе. А он мне говорит: «Ну, вот и пой... Что ты тут себе накрутила?» и показывает на мою голову. А у меня под платком заколка, я и не поняла... Потом Серафима мне объяснила, что он мысли мои прочитал.
Батюшка благословил меня оставаться на своём месте.
Серафима ещё сказала: «Монастырь... А ты думаешь: захотел и пошёл? До монастыря дорасти надо. Туда не каждого берут. Монастырь — это не подвиг, а великая честь».
Говорят, что Господь долго ждёт, а потом больно бьёт. Он меня хорошо подстегнул. Я просто взвыла. И уже невозможно было не ехать. Если бы мне сказали, что к этому старцу надо ползти по-пластунски по минному полю, я бы поползла... на остров Залит к отцу Николаю (Гурьянову).
Самый главный груз у меня тогда был — уход папы. Я тогда впервые начала читать молитву «Отче наш», когда он лежал в коме девять дней. У него слёзы текли из глаз, у практически неживого человека. Это были очень сильные впечатления.
Как то я спросила батюшку о личном.
Он посмотрел и говорит: а у тебя не будет детей...
Я вдруг поняла: а ведь в этом правда. А ведь я заслужила, я сделала аборт. Это же убийство. И я ещё смею награды просить. Ребенок — это же награда.
Я вспоминала слова мамы, которая мне говорила, что для женщины нет счастливее момента, когда приходишь домой, а тебя обнимают детские ручонки.
И когда я услышала эти слова, я рыдала от того, что это очень справедливо. Это правда Божья. Я наказана. Я сама себя наказала.
У старца Николая (Гурьянова)
И тогда он мне вынес икону Царской семьи, очень долго молился. Я не могу это передать. Я попала внутрь какого-то потока, какого-то состояния. Причем, не моего. Это, конечно, исходило от батюшки. Я была между ним и еще Кем-то, Кого, видимо, он просил. И это продолжалось долго, минут, наверное, 15 или 20. И вдруг он повернулся ко мне и сказал, с таким выражением лица, с такой любовью и болью: Господь сделает, как ты хочешь. И еще сказал: болезни не будет.
Господь сделал гораздо больше, чем я могла даже мечтать.
Мы с подругой ходили на Даниловское кладбище и просили у Матронушки: она – квартиру, я — ребёнка. Она сейчас живёт в двухкомнатной квартире в Москве, а у меня дочка родилась (Ольга в 40 лет родила дочь Анатолию —примеч. авт.).
Когда я приехала к отцу Николаю, я поняла, что я — тот самый блудный сын, который мотался годами, профукал всё своё имущество, внутреннее имеется в виду. Ничего хорошего не приобрёл в своих фейерверках и праздниках, и скитаниях. И вот, наконец, вернулся домой к любящему отцу, который никогда не лгал и никогда не солжёт.
Мы в семье очень жёстко переболели этим вирусом. Маму еле спасли. Я тоже задыхаться начала. В эту ночь я думала: «Как странно. Я всегда представляла, что когда буду умирать, буду готовиться: храм, исповедь, причастие… А тут ни храма, ни исповеди, ни причастия…»
Думала, с чем я сейчас приду? Ни любви, ни правды не стяжала. Лгала, лукавила… И что же я принесу в итоге? И вдруг я поняла, что, кроме жадного желания правды и готовности пострадать, у меня ничего нет.
Все эти заслуги какие-то, песни, стихи, поступки… Да, наверное, они имели смысл. Но они имели смысл настолько, насколько они приближали меня к правде и любви.
Болезнь была для меня моим личным Апокалипсисом. Для того она и нужна мне была, чтобы лишний раз напомнить: не погрязай в мелочах.
Так и живём мы все: идём по темной улице, на которой находятся редкие фонари, которые не дают сбиться с пути. Почувствовал любовь и правду — ты под фонарём. А потом опять по тёмной улице до следующего фонаря.
И не важно, кто зажигает эти фонари — отец Николай, к примеру, или какие-то скорби, болезни, события… Важно, чтоб они были... Что они есть.
"Господь сделал гораздо больше того, о чем я могла даже мечтать", - говорит Ольга Кормухина.
https://zen.yandex.ru/media/smotrivsebja/olga-kormuhina-esli-by-k-etomu-starcu-nado-bylo-polzti-po-minnomu-poliu-ia-by-popolzla-5fb6889d6a210f1cc0391bb5
Community Info