Православие в ЖЗЛ... Наталья Варлей

Удивительная история Натальи Варлей о приходе к Вере

Наталья Варлей – актриса театра и кино, заслуженная актриса РСФСР.
«К вере в Бога я очень долго шла. После фильма «Вий» всё в моей жизни стало рушиться – пошли измены, предательства. Хотя до этого всё складывалось прекрасно. Что может быть греховнее, чем сыграть нечистую силу в храме? После фильма мне было очень плохо, тяжело на душе. После крещения стало немного легче. И лишь потом я поняла, что крещение – только первый шаг к Богу. У меня замечательный духовник. Он, когда ещё в миру работал детским врачом, спас моего младшего сына от смерти. Я однажды сказала ему: «Как жаль, что вы ушли из больницы!» А он мне ответил: «Спасение души человеческой не менее важно».

Дорогие, друзья! Сегодня мы хотели бы уделить время одной из самых важных сторон жизни замечательной актрисы Натальи Варле, о ее чудесном пути к Богу, утверждении и укреплении православной веры. К вашему вниманию приводим фрагмент одного из ее интервью.

«По-настоящему я начала воцерковляться, когда стала духовной дочерью священника Алексия Грачева (1959–1998).

История нашего знакомства удивительна. Я училась на втором курсе Литинститута, готовилась к сессии и всю ночь перепечатывала контрольную по истории КПСС. Я была беременна младшим сыном, Сашей. Беременность была сложная, срок еще небольшой — семь месяцев, и, конечно, надо было себя поберечь, а не печатать ночью на машинке. Пойти утром в институт я уже не смогла. Я была дома одна, вызвала такси и поехала в родильный дом.

У врачей в ординаторской был какой-то праздник — никто даже не захотел слушать, что я рожаю, сказали: рано.

В результате я сама пошла в родильное отделение, и побежавшая за мной акушерка еле успела подхватить ребенка. И вот тогда доктора подняли тревогу:

«Ах, маленький срок! Ах, отрицательный резус! Ах, ребенок не закричал! Скорее ищите Алексея Владимировича, если он еще не ушел».

Алексей Грачев, врач-микропедиатр (специалист по первым дням жизни младенца), должен был уйти из роддома еще сутки назад, но Бог распорядился так, что он оказался рядом с моим малышом и начал его спасать. Меня, оцепеневшую, увезли в общую палату.

Вскоре мамам принесли детей. А мне никого не несут. И вот тут-то у меня началась истерика: я сидела и рыдала, понимая, что из-за истории КПСС я прохлопала своего ребенка. Потом взяла ведро, тряпку и начала протирать пол в палате, лишь бы делать хоть что-то.

И вот я роняю слезы на пол, растираю их вместе с водой — и навстречу мне идет молодой врач с лучистыми глазами: «Ну что ты плачешь?». Берет меня за руку и ведет к палате интенсивной терапии, где в кувезе лежит непонятное синее существо, опутанное трубочками и проводками, — мой сын.

«Вот посмотри, внимательно посмотри. Ты видишь, что он улыбается?». И я вижу — да, улыбка, пусть и из носа трубка, и из ротика — отовсюду. «Он нам помогает. А ты, плача, ему мешаешь.

Ты должна, во-первых, молиться, во-вторых, назвать его по святцам и обязательно, как только все будет нормально, его крестить».

Через пять дней моего сына перевели в 13-ю больницу к замечательному врачу Марине Викторовне. Господь послал мне двух удивительных людей, которые, как Ангелы на крыльях, подхватили моего ребенка и удержали на этой земле.

Через месяц я забрала Сашу из больницы, и в доме воцарились счастье и покой. Но поскольку у старшего был сложный переходный возраст, младший был слабеньким, а я еще училась в институте… в общем, о крещении я забыла.

Я молилась каждый день, но уже прошло года два, а сын мой все еще оставался некрещеным. А тут наша родственница подарила крестик для Сашеньки, и я предложила ей стать его крестной.

Захотела и старшего Васю крестить, но он, пятнадцатилетний, взбунтовался: «Нет, опоздали, я не хочу». Я очень переживала, не знала, у кого просить совета, одно было ясно: силой в храм вести нельзя.

И случилось так, что мой давний поклонник — майор Вова, афганец, который трогательно ухаживал за мной много лет, — рассказал, как однажды после службы подвез из храма приглянувшуюся ему девушку. Она пригласила его в гости и познакомила с мужем и детьми.

Хозяином дома оказался тот самый врач, который так помог мне, к тому времени уже семинарист. Так мы снова встретились с Алексеем Грачевым, и я попросила его стать крестным моих детей: «Но мой старший не хочет, что делать?» Ответ был короткий: «Я приду завтра».

Он ровно полчаса говорил с моим сыном, и после беседы Вася вышел со словами: «Я буду креститься». До сих пор не знаю, о чем они говорили… Крестили моих сыновей в Богоявленском соборе, и я вспоминаю этот день как один из самых волшебных в жизни. С того момента отец Алексий, который вскоре рукоположился, всегда был рядом с нашей семьей.

Для меня разговор обо мне верующей невозможен без рассказа об отце Алексии.

- Каким я запомнила его?

По-отечески ласковым и в то же время строгим. Сам бывший хиппи и битломан, он непримиримо относился ко всякого рода фанатству и идолопоклонничеству. Увидев у моего старшего сына на стене плакаты Beatles, очень расстроился; в тот же день сын молча снял плакаты.

Глядя на привезенные мной из Африки ритуальные маски, покачал головой: «Что же ты, Наташа, идолов в дом принесла?». А придя через неделю и не увидев ни того, ни другого, удивился: «Послушались? А я все переживал, думал, не слишком ли суров был с вами».

При всей своей строгости батюшка был «детский человек» — доверчивый и отзывчивый. Я могла позвонить ему в любое время суток, с любой своей болью, и он слушал меня, слушал… Он всего себя отдавал нам. А ведь это очень важно, когда священник с тобой всем сердцем — молится вместе, страдает вместе. Особенно на исповеди. Формальная исповедь может надолго отвратить человека от храма, и пусть она благодатна, но когда выходишь после — на душе тяжело.

Вспоминаю свою первую исповедь у отца Алексия. Я долго готовилась к ней, а когда подошла к нему и увидела его глаза — слезы сами потекли ручьями, как будто грехи истекали из меня…После, причастившись, я ощутила, будто у меня крылья выросли: так было легко.

Став священником, отец Алексий все равно был окружен детьми: крестил и исповедовал сирот-инвалидов, отговаривал стоящих на перепутье будущих мам от аборта. Помню, когда я приходила к нему в храм, часто видела коляски с краснощекими младенцами: «Это вот раб Божий Феодосий, это раба Божия Параскева. А ведь могли и не родиться на свет…».

В 1998 году отец Алексий погиб в автокатастрофе, для меня это была невероятная утрата.
 

Я утром открывала глаза, и начинала плакать. Я понимала, что надо молиться, но ничего не могла с собой поделать. И тогда я решила отправиться в паломничество — с сыном Сашей мы проехали по многим монастырям. Из поездки я вернулась другим человеком. Но у меня не было духовника. Моим вторым духовным отцом стал близкий друг отца Алексия — священник Сергий Николаев, настоятель храма Рождества Богородицы в Заозерье.

Это в семидесяти километрах от Москвы, но в праздники мы всегда ездим туда с детьми и внуком. Этот храм — наша вторая семья.

Многие говорят: «Бог у меня в душе и в храм мне ходить не нужно».

Наверно, эти люди просто не читали Библию: где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф 18:20). Бог там, где сильная молитва. Особенно молитва братская.

Нельзя говорить, что люди сторонятся Церкви потому, что не хотят утруждать себя постами и долгими службами. Мне кажется, часто это происходит просто от незнания: у них нет опыта этой самой братской молитвы.

Когда в Прощеное воскресение на чине прощения все становятся друг перед другом на колени — прихожане, священник — у меня в душе растет такое чувство единения с людьми, которого, наверно, я нигде больше не испытываю.

Если бы мы всегда так умели просить друг у друга прощения, как в те минуты церковной службы, на земле царили бы мир и добро. А многие люди просто не знают такой Церкви! Дай Бог им узнать — и чтобы не было слишком поздно.

Я часто вспоминаю своего отца. Всю жизнь он прожил атеистом. Родился в 1919 году, стал пионером, потом комсомольцем, вступил в партию. Человек военный, он был мягким с родными, но жестким на службе, если дело касалось принципов. В войну папа был контужен, и когда ему исполнилось восемьдесят лет, врачи обнаружили у него в мозге кисту: «Отдавайте его в психиатрическую клинику, одна вы не справитесь». Но папа остался с нами: он то забывался, то был буйным.

Однажды я осторожно спросила: «Папа, можно я позову отца Сергия, он тебя соборует?» Он согласился.

От отца батюшка вышел потрясенный: «Владимир Викторович встал и… подпевал все псалмы и молитвы.

На вопрос, откуда он знает тексты, рассказал, что, когда был маленьким, сбегал из дома и тайком пел в церковном хоре». Представляете, в самое атеистическое время он, ребенок, принял в свою душу зернышко веры, и оно проросло перед самой его смертью.

Наверное, это и есть «Тертуллианово»: «душа по природе христианка»!

Я очень радуюсь, что и мама моя, которой сейчас восемьдесят четыре года и которая тоже не была верующей, пришла к Богу».

Я верю в любовь, как в святыню

По бойко-весеннему скверу

Иду по-весеннему тихо…

Что было со мной?

Только вихрь

Что будет со мной?

Только вера.

Я верю в добро и удачу,

Я верю, что жизнь — не пустыня,

Я верю в любовь, как в святыню

(Иное зовется иначе).

В судьбе моей — счастье и лихо,

И слез в ней довольно, и смеха.

И памяти долгое эхо

Я слышу то громко, то тихо…

И я подошла к осмысленью

Еще до последнего шага,

Что краткое жизни мгновенье -

Великое светлое благо.

Стихи Натальи Варлей.